– Эх, Неждан. Будет тебе отпираться. Рожа-то все одно правду кажет. Худым делом ты занялся, – покачал головой старик, развернул приготовленный тюк с вещами и сурово спросил: – Узнаешь?

Глаза Неждана забегали, будто испуганные тараканы, но разбойник не думал признаваться.

– Почем мне знать, чье это? Я не девка, чтоб на барахло зариться, – огрызнулся он.

– Ты зенки-то не отводи!

Строжич сердито топнул ногой. На этот раз Неждан заволновался, замахал руками и закрыл лицо ладонями, не желая встречаться глазами с буравящим взором ведуна.

– Чего на меня уставился? Не гляди. Небось, сглазишь. Знаю я ваше колдовское отродье!

– Хоть я и колдун, да людям не стыжуся в глаза глядеть. А вот ты поведай, как мог на человека руку поднять заради пары сапог?

– Это тебе твой выкормыш сказал? Брешет он! Не убивал я! Пущай он тебе расскажет, как все было, – нервно выкрикнул Неждан.

– А ты лучше сам расскажи, а я послухаю.

– Кабы не он, был бы Феофан живой. Чего вперился, огрызок? Не правда, что ль? – злобно прошипел Неждан в сторону Ильи.

– Я тут ни при чем, – пролепетал Илья.

Его худшие опасения подтверждались. При мысли о том, что ему придется отвечать за чужое убийство, ему стало совсем худо. Между тем Неждан в сердцах продолжал:

– Как же. Ни при чем он. Кабы ты не спёр чего не следовало, он бы за тобой не побёг.

– Погоди, – встрял в перепалку Строжич. – Толком говори. Кто таков Феофан?

– Давний мой знакомец. Еще по тем временам, когда я на Кривой Балке жил.

– Что ж ты со старого знакомца порты стянул? – покачал головой ведун.

– А на кой ему одёжа на том свете? Чего ради добром разбрасываться? Пущай сгниет и никому не достанется? Ты не меня суди, а убивца, – указующий перст Неждана ткнул в Илью.

– Я никого не убивал, – чуть не плача, запротестовал Илья.

– Это как посмотреть, – язвительно проговорил Неждан и обратился к Строжичу: – Выкормыш твой у Феофана одну вещицу спёр, кикимора ехидная. Ну Феофан за ним и побег. Споткнулся, виском на сучок напоролся – и дух вон. Вот и суди, кто убивец.

– Значит, за это ты в мальца стрелу пустил, – догадался Строжич.

– Жаль, промазал, – в сердцах сплюнул Неждан.

– А что за вещица-то? Уж не эта ли? – сказал Строжич, сунув под нос Неждану грамоту.

– Дай сюда!

Неждан попытался вырвать свиток из рук старика, но колдун проворно спрятал послание за спину.

– Что это? – спросил Илья, завороженно глядя на свиток.

– А то ты не знаешь! Сам же у нас эту грамоту спер, ворюга, – язвительно процедил Неждан и обратился к старику: – Давай договоримся по-хорошему. Сей свиток и тебе, и мне службу послужит. Коли шведы сюда дойдут, он нам почище оберега будет. Ярлу Биргеру поклонимся, и лихая година нас стороной обойдет. Феофан мне так и говорил. Коль на услужение к шведам пойдешь, они тебя не тронут.

– А как же твой знакомец к шведам-то попал? – удивился колдун.

– Не к шведам. Нашинский он. Боярину Жирославовичу служит. У ярла с боярином уговор. Коли мы к ним примкнем, то и нас беда обойдет. Феофан к боярину своему с грамотой направлялся и мне про то толковал. Да тут этот огрызок вороватый попался. Грозился грамоту Александру отнесть. Ты-то на свете поболе пожил. Понимаешь ведь, в чем выгода. От шведов спасения нет. Покамест княже спохватится, ужо от деревни одни угольки останутся. Надобно самому спасаться.

– А как же деревня-то? Тебя ж люди пригрели, приветили.

– В таких делах кажный сам за себя, – заявил Неждан.

– А я тебе вот что скажу. Пришлым ты был, чужаком и остался. Вон Илька мал, а и то разумеет, что хуже нет, чем свою землю на поругание ворогу отдать.

Строжич говорил твердо, как гвозди вбивал. Видя, что все его уговоры пропали впустую, Неждан побелел как полотно и в ярости крикнул:

– Чего ты добиваешься, колдун? Ты один живешь, как перст. Никому твои идолы не надобны, новая вера теперича. А если и швед будет. Не все ли одно, кому поклоняться? Зато шкура цела.

– То-то и оно, что ты не о совести, а о шкуре своей печешься. А вот я про твое лиходейство людям поведаю. Что они на это скажут?

– Ну как знаешь, старый стручок. Только учти, я отопруся. Мол, ведать не ведаю, об чем тут твой выкормыш брешет.

– Вот мы и поглядим, кому народ поверит, – покачал головой старик. – Собирай-ка ты лучше манатки да катись из деревни прочь, покудова тебя не раскусили.

– Не лезь не в свое дело. Хуже будет.

– Да уж хуже, чем под ворогом, не будет. Спужал ежа голым задом, – махнул на него рукой старик. – Иди, чтоб я тебя больше не видел, а то срамно с тобой рядом стоять.

– Ты меня еще узнаешь, – пригрозил Неждан.

Серега, который все это время слушал разговор, как добропорядочный пес, встал и проговорил на чистом русском языке:

– Тебе же сказано идти. Вот и катись по холодку.

При виде говорящего волкодава Неждан остолбенел. Несколько мгновений он стоял, молча хлопая глазами, а потом вдруг сорвался с места и с воплем: «Чур меня! Чур!» – побежал прочь.

– Ату его, ату! – в шутку крикнул ему вдогонку Строжич, но Неждан был уже далеко.

История об этом умалчивает, но, видимо, именно тогда был поставлен первый мировой рекорд по бегу.

Вдоволь насмеявшись, Илья с Серегой переглянулись.

– Что же ты про грамоту молчал? – укоризненно сказал Илья.

– Ну что, пойдем к князю? – вместо ответа спросил Серега.

Илья задумался. До сих пор он считал поход к Александру полной чушью. В самом деле, зачем предупреждать его о нашествии шведов, если он и без того явился на битву? Нос появлением грамоты данный тезкой обет приобретал совсем другую окраску. По всему выходило, что у них появился реальный шанс вернуться домой.

– А мы успеем? – забеспокоился Илья.

– Должны успеть.

Глава 22

Найдена не помнила, сколько времени она, не разбирая дороги, бежала через лес. В одной изодранной в клочья рубахе, без поневы, измазанная сажей, будто анчутка, она походила на безумную. В растрепавшиеся по плечам косы вцепились репьи и еловые иголки. Колючки в кровь расцарапали руки и ноги. Раны саднили, но девушка не останавливалась. Ее гнал страх. Он был сильнее боли. В висках набатом стучало: только бы добраться до своих, а сердце сдавливала кручина: где они, свои-то? Все как есть сгинули.

Девушка выскочила к оврагу. Там за ельником должна лежать деревня Кривичи. Найдена спустилась в овраг и остановилась. На дне оврага протекал ручеек, совсем маленький: скотине не напиться, а только губы смочить. Прохладная вода омывала усталые ноги, оттягивая боль. Казалось, стоять бы так и стоять целую вечность. Но надо было спешить, предупредить кривичей о беде.

Девушка вылезла из оврага и двинулась через темный ельник. Скоро она окажется среди людей и тогда сможет выплакать все слезы и горести. И тут ее поразила страшная мысль: а ну как лютый враг уже побывал в Кривичах? Куда тогда бежать? Где искать спасения и защиты?

Дальше Найдена пошла, прячась за деревьями да в зарослях орешника. Деревня показалась неожиданно. Окруженные лесом дома прятались от вражьего глаза. Бугры крыш поросли травой и походили на холмики. На плетне висела глиняная крынка. Подле баба доила корову.

«Целы», – пронеслось в голове у беглянки, и силы оставили ее.

Увидев Найдену, баба взвизгнула, и немудрено, коли такой дух лесной из чащобы выскочил. Но баба оказалась не рохлей, не растерялась. Вскочив, она накинула корове фартук на глаза, чтоб у буренки от такой страсти молоко не пропало, а уж потом обернулась к незнакомке.

– Батюшки-светы! Это кто ж так девку обидел! – воскликнула она, присев на корточки подле истерзанной, бездыханной девушки.

Очнувшись, Найдена увидела склонившиеся над ней лица. Кто-то заботливо прикрыл ее наготу холстом, круглолицая женщина обтерла лицо влажной тряпицей и поднесла к губам Найдены крынку:

– На-ка попей. Отколе ты такая?

Девушка сделала несколько жадных глотков и сказала: